Очень полезно проводить такие выставки

Эта беседа состоялась за час до открытия выставки Contemporary art project. На огромном розовом диване. Перед телевизором, в котором мелькало видео про диван маленький. Красный такой. Сделанный в СССР. Автор этой интерактивной инсталляции и есть мой собеседник — contemporary artist из Петербурга — Вероника Рудьева-Рязанцева. Мы говорили о работе, творчестве и… магии!

Вопросы: Ирина Пивень
Фото: Артем Кузелев, архив героини

Откуда такие идеи?! Вряд ли этому учат…
— Ну, почему, образование все-таки играет важную роль. Есть художники, которые самообразовываются, есть художники, которые начинают заниматься искусством, получив профессии химиков, физиков… в общем, совершенно из другой области, и это тоже влияет на их искусство. У меня такая… достаточно классическая схема. Можно сказать, что я с рождения делала шаги в этом направлении. Сначала была изостудия, за ней художественная школа, художественное училище. Затем из родного Красноярска я переехала в Петербург, поступила в Государственную художественно-промышленную академию им. Штиглица на монументально-декоративную живопись. В ходе обучения поняла, что это образование довольно классическое, что мне этого мало, и параллельно поступила в институт современного искусства ПРО АРТЕ.

И если говорить о стандартном художественном образовании в России, оно такое… очень законсервированное и классическое. У нас, мне кажется, существует только две школы современного искусства: это как раз ПРО АРТЕ в Петербурге и Школа Бакштейна в Москве (Институт современного искусства им. Иосифа Бакштейна. – Прим. «СК»). А так… сейчас есть интернет, люди самообразовываются… Искусство классическое и современное — это совершенно разные вещи. Мне, как раз, нравится эта компиляция, которая у меня есть: я владею определенной классической техникой и умею мыслить как современный художник.

Все-таки этот вопрос… вопрос рождения идей будущих произведений… один из самых интересных. Как у вас это происходит? Это же не просто срисовать… Я не говорю, что срисовать легко, и что это каждому дано, нет, но тут другое…
— На самом деле, научить рисовать можно любого, просто это будет более или менее талантливо, как и в профессии… парикмахера. Есть парикмахеры как художники, а есть те, кто делает все по шаблону. Так же и портнихи — одни шьют только по выкройкам, а другие постоянно экспериментируют. Так что срисовать, как раз, может любой человек, просто это займет какое-то время, можно даже ставить такие эксперименты — брать каких-то людей, обучать… но в художнике важно не это! Самое главное — идея. Идея и ее выражение.

Я вас уже замучила одним и тем же вопросом под разными формулировками — откуда эта идея берется?

— Вообще… мне кажется, искусство — это магия. Как бы пафосно это ни звучало, но это действительно так. Даже если мы проведем такой эксперимент, о котором я говорила выше, и проведем курс уроков рисования среди желающих, то почему-то линии и наброски некоторых из них будут отличаться от рисунков большинства, они будут… притягивать. Это действительно тайна, как и сама жизнь. И откуда что берется — вечный вопрос.

В этот момент в зал заглядывают дети. Они с восторгом смотрят на диван, на котором мы разместились.

— Мне очень жаль детей, которых сюда не пускают – вижу, как им хочется запрыгнуть на наш диван!

Но пока идет монтаж, вход в эти залы запрещен. Если позволят взрослые, у них еще будет шанс это сделать. Выставка современного искусства продлится два месяца.

А еще на этом диване захотят посидеть все блондинки, потому что он розовый, большой и мягкий.
— Видимо, поэтому этим проектом так прониклась Наташа Юдина – куратор выставки и главная блондинка в арт-комьюнити Томска.

(Улыбаемся)

— А если серьезно, то это связано с пропагандой гламурности – с этой тенденцией в обществе, при которой гламур стал возможен, а до этого, в СССР, гламура, как и секса не было. Или с представлением о гламурности, и это, конечно, бешеный китч, который я преднамеренно подчеркиваю, поэтому мой диван гипертрофированного размера, как и эти представления о том, что такое круто! Но, безусловно, этот объект притягателен, и не только для блондинок.

Для таких, как я, которые, в силу определенных причин, не без мук понимают современное искусство, расскажите про ключевую идею этого… произведения. Кажется, жанр называется инсталляция… Или перфоманс?
— Перфоманс подразумевает действие. В нем всегда есть человек. Это некий театр. Это… произведение, скорее, интерактивная инсталляция. Участником является не, скажем так, специальное лицо, а зритель. А инсталляция, потому что… если был бы просто диван, мы назвали бы его объектом, я же ставлю перед диваном телевизор, по которому транслируется специальное видео. Проект называется «Зазеркалье», потому что я переворачиваю реальность. Обычно что-то нереальное и безумное происходит в телевизоре, в кино, и мы с дивана смотрим на все это. Сейчас странное происходит в реальности, потому что каждый взрослый человек, садясь на этот большой диван, свесив ножки вниз, чувствует себя ребенком, происходит такая «Алиса в стране чудес», когда все вокруг стало большим, а мы — маленькими. А на экране идет самое обычное видео о том, как мы ожидаем своей очереди на диване. То есть, в жизни происходит «Алиса в стране чудес», а на экране — жизнь. Но, тем не менее, в реальности наш размер не меняется, я показываю, как может меняться масштаб в зависимости от окружения.

Какой реакции вы ждете от людей, которые окажутся на этом диване?
— Я не хочу сейчас какую-то формулу задавать, мол, вот вы должны почувствовать то-то. Понятно, что какую-то реакцию я прогнозирую, но все-таки. Я, кстати, предлагала несколько проектов для этой выставки, куратор настаивала именно на этом, его в итоге и утвердили. Такая выставка, насколько мне известно, проводится здесь впервые, и организаторам не хотелось оттолкнуть зрителя. Есть какие-то непонятные вещи, но, в принципе, хотелось, чтобы людям было интересно. Не хотелось напугать их. Может, что-то и будет непонятно, но чтобы не было такой… одной реакции отторжения, что современное искусство — это что-то такое, что нужно прочитать 10 000 книг и только потом можно как-то вообще… хотя, книги, конечно, не повредят, но... Для меня этот проект — это такой шаг навстречу зрителю. Первое впечатление, что все понятно, однако, если задуматься, здесь есть многоуровневая ассоциация, которую каждый прочтет по-своему.

А должно напрягать человека то, что он не понимает произведений современных художников?
— Мне кажется, это вопрос образования. Опять же дети. У них нет этого барьера, они не напуганы, у них нет этого страха, рамок, мол, я чего-то не понимаю, чего-то не знаю. Они просто исследуют этот мир. Поэтому очень полезно проводить такие выставки, и приводить сюда именно детей. У нас проблема в чем? В том, что у взрослых людей определенная реакция складывается из-за наличия… шор, рамок. Ведь в школе они максимум, что слышали, так это о картине «Бурлаки на волге» Репина. Все! Когда зритель с юных лет посещает музеи, у него не будет паники, страха, даже если он чего-то и не знает, не понимает, но какое-то свое мнение он всегда сможет сформулировать. Искусство же в принципе для чего? Для того, чтобы зритель о чем-то подумал. Если есть реакция паники: «О Боже, что это такое?!», может, стоит попробовать что-то прочитать на эту тему, попытаться понять, разгадать…

А что это? Мы у всех участников этой выставки спрашиваем, что такое современное искусство, правда, не все отвечают, говорят, что «мы не искусствоведы, это не к нам»…

— На самом деле, вопрос такой… Художнику сложно выдать на него четкий ответ. Уверена, у каждого есть какое-то свое внутреннее осознание… В чем здесь проблема? В том, что ты внутри этого процесса, и, кроме того, что ты делаешь искусство, смотришь очень много другого искусства… И мне тоже сложно сказать, что это. Хочется сказать, что искусство — это… искусство, а современное искусство — это искусство, которое происходит сейчас.

Вы учились в институте ПРО АРТЕ по программе «Новые технологии в современном искусстве», что это такое — новые технологии в современном искусстве? Томск, кстати, очень любит говорить об инновациях.
— Это использование каких-то технических средств для воплощения художественных идей.

Я читала ваше интервью и в память врезалась фраза: «Самое художественное — это сугробы на моей даче». Получается, «самое художественное» не рукотворно?
— Я предлагала сибирским дизайнерам работать с ландшафтом, с природными моментами, в частности, сугробами, как-то вносить их в архитектуру.

Я поняла эту фразу по-своему…
— Безусловно, есть много нерукотворных произведений искусства! Водопады, ущелья, пустыни — все это поражает, все это прекрасно! Мы — художники, как творцы своей реальности, тоже на многое способно. Разве вас не восхищают постройки Антонио Гауди? Когда это видишь, не покидает ощущение нерукотворности. Как раз гениальное произведение искусства отличается такой нерукотворностью.

Снова магия!
— Да.

Про почитателей вашего творчества хочется узнать. Как-то вы их отслеживаете? Видите — кто это, сколько их?
— Нет (улыбается), такой статистики у меня нет. Надеюсь, что они есть.

Значит, признание, это важно?

— Конечно, мы же общаемся с публикой посредством своих произведений… Скажу иначе: каждому художнику важно знать, что в тебя, кроме тебя самого, кто-то верит, кто-то разделяет твои взгляды.

Прагматичный вопрос: творчество приносит деньги современному художнику?
— Ммм… Если говорить конкретно обо мне, зарабатываю ли я искусством?

Искусством в том виде, в котором вы определяете это для себя как искусство, а не работу.
— Нет.

Приносят, наверняка, заказы?
— Я отошла уже от заказов. Чем ты старше, тем сильнее хочется концентрировать свою энергию на том, что для тебя считается важным. Делать кому-то визитки или еще что-то — это так удаляет тебя от твоих мыслей, концентрации, что я поняла, что невозможно совмещать.

На что живете?
— Ну… Как-то Бог не оставляет!

И снова магия! Как же это хорошо, когда жизнь творческого человека складывается именно таким образом! И последний вопрос: как человеку искусства живется в обществе потребителей? Есть люди, которые не выдерживают такого окружения и бегут из него.
— Мне комфортно. Мне нужен социум! Побег из действительности для меня не приемлем! Когда устаешь, можно уехать на месяц-другой, общаться только с деревьями.

Это очень здорово, что вам удается сохранить себя в той среде, которая есть!
— Художник все время находится под прессом. Ему действительно все время нужно сохранять себя. Давит и арт-рынок, и какие-то тенденции… Общество давит, ему же проще, если все его члены будут сотрудниками офисов. Поэтому тут достаточно груза, но как-то удается справляться с ним (улыбается).