Олег Кашин

Я читаю Кашина на OpenSpace Читаю и завидую — по-доброму, конечно, завидую — его чувству такта, чувству юмора, чувству собственного достоинства и внутренней свободы... А позицией его гражданской восхищаюсь. И вообще Кашин — мой герой.

Что вы вкладываете в понятие «Россия для русских» и «Москва для москвичей»?

— Ничего не вкладываю. Оба эти выражения последние лет, наверное, двадцать, можно использовать только в ироническом, анекдотическом ключе.

Вы думаете, нам бы легче, проще и свободнее жилось, если бы в России жили только те, у кого в паспорте «русский» прописано?

— Нет, конечно. При этом по графе «национальность» в паспорте я почти скучаю — мне она кажется исторически оправданной и нужной. Хотя бы для сохранения малых народов Севера.

Почему вы разводите Москву и Россию? Они в вашем сознании не едины?

— Разумеется, это разные страны, причем их даже не две, а с десяток. Помимо Москвы, остальную Россию можно делить по принципу, например, наличия на местном рынке пива в пятилитровых бутылках наподобие тех, в каких в Москве продают питьевую воду. Много разных критериев вообще есть.

Мне лестно, что вы о Сибири в своих материалах так душевно отзываетесь, как о свободной боевой единице. С чем это связано?

— Москва в каком-то смысле тоже свободна, а Сибирь... Ну как, приезжаю в Сибирь, сразу понимаю, что оказался в другой стране.

Вы не раз говорили, что скоро появится такая нация «сибиряк»? Что это будет за нация, расскажите мне, сибирячке?

— Ну, вот посмотрите на нацию «украинец», она ведь состоялась? А были совсем недавно такие же русские. Да что украинец! Я помню времена, когда в Европе и Америке литовцев считали русскими и не понимали, почему они относят себя к отдельному этносу. Такие вещи происходят более быстро и более искусственно, чем об этом принято думать.

Вы в одном из последних выступлений говорили, что наступит день, когда Сибирь отделится от России. Как вы себе это представляете?

— Общественная палата предлагает запретить обсуждать в прессе тему возможного распада России. Пока этого не случилось, я предлагаю обратиться к опыту Беловежского соглашения — быстро, эффективно, бескровно.

Что должно произойти, чтобы это поскорее случилось?

— Да ничего не надо делать, точка невозврата уже пройдена. Ждать надо.

Я вот тексты ваши читаю, и меня не покидает ощущение, что вы войны ждете?

— Войны военные должны ждать и готовиться к ней всегда. Я не военный совсем.

Вообще вы думаете, что война возможна?

— Гражданская война, по-моему, и не заканчивалась.

Россия для вас — это великая держава? Или что?

— Ну, точно не великая держава. Россия сейчас — что-то такое латиноамериканское, причем более латиноамериканское, чем сама нынешняя Латинская Америка. Какие-то пятидесятые годы, Сомоса какой-нибудь.

Вы патриот? Что для вас значит «любить родину» и «быть патриотом»?

— Если патриотизм — это любовь, то да, я, конечно, патриот, люблю Москву, люблю Калининград, люблю «Крузенштерн», люблю «Коммерсантъ»... Много чего люблю.

Не хочется, конечно, вспоминать, но хотелось бы коснуться темы вашего избиения и всего этого ужаса. В разговоре с Парфеновым вы сказали, что хотели бы понять, кто и за что. Поняли? К сведению что-нибудь приняли? Как-то в голове, в мыслях, в суждениях у вас что-нибудь поменялось?

— Ну, вот я только что выиграл суд у Василия Якеменко. Да, прошло время, и у меня осталась только одна версия. Что касается головы и мыслей, я старался сделать так, чтобы у меня не поменялось ничего. Не хотелось идти навстречу тем двоим с арматурой.

Появились ли страх и опасения после этого случая?

— Скорее — отвалилось одно из оснований бояться. «Страшное» уже случилось, оно уже позади, я его не боюсь.

Пару вопросов по журналистике. Что такое «желтая пресса», и существует ли сейчас это явление?

— Да, конечно, существует. Причем если классический таблоид у нас один — лайфньюс и его бумажные издания, то желтой прессы в этом уничижительном смысле — псевдотаблоиды, обманывающие общество и манипулирующие им в интересах, как правило, власти — у нас много, и это не только «Комсомольская правда», но и федеральные телеканалы.

Как журналисту не переступить эту грань между?

— Правильно выбирать место работы. Это не так трудно, как принято считать — не в смысле «ешьте пирожные», а в смысле «вместо НТВ пошел в таксисты, а самовыражаешься в ЖЖ» — я для себя такую перспективу вполне допускаю.

Чем характеризуется «качество» журналиста?

— Да ничем на самом деле. Никто никого не читает, поэтому если чувствуешь себя качественным, то ты и есть качественный и какой угодно.

На какого читателя стоит ориентироваться, какой он современный читатель?

— На себя и только на себя. Читателя не существует.

Но тот, кто открывает газету или журнал, он ведь чего-то ждет?

— Я ничего не жду, но зачем-то открываю. Думаю, на этой привычке мы еще сколько-то лет продержимся.

В каком объеме реализуется в нашей стране право на свободу слова?

— Ровно в том, в каком мы в ней нуждаемся. Свобода вообще так устроена — кто ее ищет, тот находит.

Имеет ли место в нашей стране цензура, или наши советские корни настолько сильны, что самоцензуры вполне достаточно?

— Советские корни тут ни при чем, максимум — проблема в слишком большом влиянии лагерных традиций. А так даже не в самоцензуре дело, а в трусости на всех уровнях.

Какие, на ваш взгляд, СМИ наиболее объективны сейчас?

— Объективным, мне кажется, должен быть читатель.

Если говорить шаблонами «тот-то, тот-то - это диагноз», то «Олег Кашин» - это какой диагноз?

— Известно какой — травматический отрыв фаланг пальцев, перелом голени и обеих челюстей, множественные переломы лицевого скелета и черепа и так далее (улыбается).