Сергей Мазаев
Вопросы: Анастасия Альхимович, Анна Шестернина, Ирина Пивень
Пивень: Раз уж поводом для вашего приезда послужил День предпринимателя, то у нас вопрос: есть ли в вас предпринимательская жилка?
— Конечно. Непосредственно жилки нет, я ее не находил, но то, что мы делаем — это отчасти и есть предпринимательство. Предпринимательство — это общее слово, которое обозначает хозяйственную деятельность, в основном успешную и, как правило, частную. Все занимаются предпринимательством. Вот вы, журналисты, тоже занимаетесь предпринимательством. Вы продаете свой журналистский талант.
Шестернина: Здесь немного другая вещь. Ведь есть люди, которые работают на себя и развивают свое предприятие (не успевает закончить мысль)...
— И что? Каждый человек работает на себя.
Шестернина: Ирина, например, себе зарплату не платит, ей платит начальник.
— Предприниматель тоже сам себе зарплату не платит. Он прибыль получает. Вот и все. В нас во всех есть предпринимательская жилка. Жизнь заставит, будете торговать. А пока не голодаем, можно заниматься журналистикой, музыкой.
Пивень: Всегда так было, или это в последнее время такая ситуация, что каждый музыкант должен быть себе и менеджером, и администратором, и продюсером?
— Ой, ну нет. Что вы? Это полная глупость, конечно. Такого не должно быть. Более того, мало у кого получается все это действительно хорошо совмещать. Это абсолютно разные профессии. Потому что для того, чтобы заняться музыкой, нужно заниматься только музыкой, — если говорить о серьезной, настоящей музыке. Погружение в эту атмосферу невероятно сложное и очень хрупкое. Это как в большом спорте. Достаточно два-три дня не потренироваться и все — теряешь форму. Здесь нужно регулярно, каждый день заниматься, помимо концертов и репетиций, своим индивидуальным мастерством. В зависимости от того, на каком уровне ты находишься. Конечно, если ты хочешь быть лузером, и вообще, если ты лузер по жизни, то тебе ничего не надо делать. Отучился в школе, получил диплом, сфотографировался с ним, показал всем, что у тебя высшее образование, и все — можешь идти... гулять.
Пивень: То есть вы не занимаетесь непосредственно коммерческой деятельностью?
— У меня просто не хватает на это сил и времени. У нас есть фирма, которая этим занимается. Она принадлежит мне. Это я сделал для капитализации всей нашей, скажем так, интеллектуальной собственности — чтобы она не валялась нигде. Все песни, тексты, все записи, все съемки — все лежит там. И, если кому-то надо, то обращаются туда.
Шестернина: О благотворительности можно спросить?
— Конечно, задавайте любой вопрос.
Шестернина: Одно дело, когда кто-то организует...
— Вопрос в чем?
Шестернина: Ну, позвольте, я сделаю подводку небольшую.
— Да, пожалуйста.
Шестернина: Потому что я читала новости на вашем сайте, это, в принципе, единственное, что я смотрела о вас, не считая видеоклипов.
— Ну, вам не интересно было просто.
Шестернина: Нет, мне не было неинтересно. Мне хотелось свое мнение о вас составить, пообщавшись.
— Ну, как? Получилось?
Шестернина: Мы же только начали общаться.
— Ну, давайте. Задавайте вопрос. А какой вы орган представляете?
Кладем на стол журнал «СК». Наш собеседник начинает его быстро листать.
— О, это наша тема! Я люблю глэм! Гламур — моя жизнь.
Шестернина: Я вас понимаю.
— Конечно. А на хер мне нужны лузеры грязные с вонючими ногами? Говорите дальше.
Шестернина: О благотворительности...
— Я постоянно занимаюсь благотворительностью. И мелкой и крупной.
Шестернина: И вам без разницы, кому помогать?
— Я помогаю людям, в основном. До животных не доходило. А людям помогаю. Я бы вот сейчас с удовольствием включился в какой-нибудь серьезный такой фронт поддержки учителей начальной школы, воспитателей детских садов и учителей средней школы. Я считаю, что это самые важные люди любой цивилизации. И то, в каком состоянии находятся они, говорит обо всем остальном... Скоро второй десяток третьего тысячелетия наступает, а мракобесие какое-то безумное везде. Учителей забили в угол. Сейчас управляют страной те, которые...
Альхимович: Почему так произошло? Кто их допустил до власти?
— Ну как кто? Вы! Вы — избиратели.
Альхимович: Я не голосую.
— Поэтому вы и допустили. А они голосуют. Я голосую.
Шестернина: А вы считаете, что от вашего голоса что-то зависит?
— Конечно.
Шестернина: Ну, избирателей подкупают, мы об этом постоянно слышим, читаем.
— А вы не подкупайтесь. Рано или поздно кончатся деньги у тех, кто подкупает. Или вас станет больше. А так, это будет бесконечно продолжаться. И вы так же сжираете будущее своих детей, как наше детство сожрали сталинские соколы. Если вы понимаете всю нашу экономическою систему, то наше детство и наше будущее было сожрано советской властью, индустриализацией, уничтожено полностью сельское хозяйство. Я летел и смотрел в окно — вообще сельскохозяйственных угодий нет. Нужно модернизацию проводить реальную, и ее надо начинать с учителей. Нужно, чтобы профессия учителя стала самой престижной профессией.
Шестернина: Вы считаете, что если это произойдет, то мы...
— Тогда я своих детей отдам в армию этой страны. Если учителя будут процветающей кастой, скажем так, то это будет означать, что остальная страна тоже в порядке. Если местные музыканты хорошо живут, это говорит о том, что в городе хорошая экономическая ситуация. Что у населения хватает сил и денег на то, чтобы содержать музыкантов, актеров. А у вас, например, даже зала концертного для классической музыки нет! Позор вообще. Мы с Игорем Федоровым (один из немногих в мире кларнетистов, занимающихся исключительно сольной деятельностью. — Прим. «СК») сделали потрясающую программу с камерным оркестром, но вам показать не можем, так как у вас зала нет, где она красиво прозвучит! По-настоящему! По-честному! Очень много ненастоящего сейчас. Ненастоящие дворяне какие-то ходят, все фанерные какие-то, ненастоящие модели, ненастоящие актеры... Все фальшивое! Ну реально. А мы их всех хвалим.
Шестернина: Вы о России говорите?
— Ну мы в России же с вами?
Альхимович: Как понять: ненастоящие актеры? Я не понимаю, правда.
— Не, ну есть, конечно, настоящие, но таких единицы. Фальшиво играют. Ну что, Безруков хороший актер? (Пожимаем плечами) Ну вот! Нет, конечно. Сейчас хороший актер появится. Он сейчас в Питере. Потрясающий парень. Вдовиченков хороший актер, Машков — просто гений. Но у нас-то нет таких актеров в театре. Вы ходите в театр?
Ходим, конечно! (Хором)
— Ходите, да? Ну, вы — элита, я понимаю.
Шестернина: Мы не элита.
— Но они же нищие все. Что я о своем, да о своем?
Альхимович: Какая-то дурная атмосфера, давайте про любовь. Как справиться с соблазнами? Вот вам, например, такому очень даже красивому мужчине (улыбается, наконец-то).
— Ну, это зависит от соблазнов, которые тебя ждут... Все зависит от того, насколько ты предан своим чувствам. Если тебя переполняют чувства, то ты просто не обращаешь внимания ни на какие соблазны. Для тебя их нет. А так, женщина — всегда соблазн. И это нормально. Мы же обезьяны.
Пивень: Вот эта эволюция, теория Дарвина, про которую вы часто говорите... а Бог? Мне кажется, когда вы говорите, что не верите в Бога, это не так. Просто вы нечто другое под Богом подразумеваете, нет?
— Нет, конечно. Знаете, я вообще не верю. Не верю, в принципе, в состояние верующего человека. Верить во что-то — это, по-моему, бесполезное и пустое занятие, которое приводит человека в оцепенение. Вера — это постоянное ожидание чуда. Не надо ничего ждать, нужно своими руками строить свою собственную жизнь, свою судьбу. Если вы хотите узнать, как устроен мир, нужно изучать физику, естественные науки, а не ходить к этим бородатым тунеядцам, которые просто бабло собирают. И я даже не хочу об этом говорить! К России это все не имеет никакого отношения. И к русским. Все это — византийская чепуха, все это оттуда. Моя концепция, что никакой России не существует с тех пор, как Иван Грозный сжег, уничтожил Псковскую и Новгородскую республики. Он просто возглавил орду...
Альхимович: Если, по-вашему, Бога нет, то души?...
— И души, естественно, тоже никакой нет. Девчат, учите анатомию.
Альхимович: То есть, умер — и все?
— Если лох, то умер и все. Если умер нормальный человек, то у него остались дети, внуки, работа, дом, книги, стихи, музыка. После нормальных женщин остаются хорошие дети. Вы что, не видели нормальных людей? Их очень много. И это зависит от вас лично. Если вы любили своих учителей в детстве, значит, вы добьетесь успеха. Вот я благодаря своей первой учительнице стал музыкантом.
Шестернина: А вы считаете, что, если об образовании говорить, то как человеку, только формирующемуся, провести анализ и сделать выбор, какой истории верить?
— У нас одна история. Вы слушаете, что говорят об истории, а надо изучать! Делать собственные выводы! Зачем вам слушать, что говорит Медведев? Он же юрист, тем более он блатной, из бандитской тамбовской группировки, они же все временщики, они долго играть не умеют, у них ни одной ракеты не взлетело! Уроды, троечники...
Шестернина: Есть точка зрения, что художники, артисты — это отражение действительности...
— Да, зеркало. Только не художники и артисты, а культура в целом. Даже в археологии есть такой параметр, когда по количеству находок и их качеству определяется развитие цивилизации. Именно поэтому я сожалею о Псковской и Новгородской республиках. Там раскопки даже запретили. Потому что там, наверняка, можно обнаружить чудовищные факты. Такого развития, как в России, нигде не было!
Шестернина: Возвращаясь к моему вопросу: вот, например, ваши тексты — они к реалии мало относятся, они меня заставляют поднимать глаза к небу, о чем-то хорошем мечтать. Понимаете?
— Смотря какие песни. Вы просто, наверное, радио слушаете. Вы сами песни не слушаете. Вы обратите внимание на текст не радийных песен. У нас про любовь всего восемь песен. У нас много глубокого. Все эти песни записаны. Но у нас люди не идентифицируют слова, не понимают, что они обозначают.
Шестернина: У вас московские журналисты, по-моему, очень часто берут интервью и спрашивают что-то не то, поэтому вы с периферией так жестки.
— Ничего подобного. Это у вас комплексы. Я не говорил ни о Москве, ни о периферии, это вы перевели разговор в это русло. Зачем? Почему? У меня вся группа с периферии, они все москвичами стали, и я хочу, чтобы вы тоже москвичами стали. Понимаете, проблема в том, что у нас Томск в Москву привозят и делают из Москвы Томск, или Сыктывкар, Рязань, я не знаю, а нужно, чтобы Москва переехала в Томск, и чтобы здесь стало, как в Москве. Хорошие залы, нормальные дороги, понимаете? Нормальное жилье...
Шестернина: А люди какие у вас?
— Люди у нас потрясающие. Москвичи — самые лучшие люди в стране. Те, кто стал москвичами. У себя дома никто не ворует. Только наркоманы и алкоголики выносят из дома книги. И вот если человек ворует, значит, человек — враг народа. Он — чужак. Воруют только пришлые казачки. Поэтому вы про москвичей не говорите. У вас тут в Томске тоже понаехало столько разных из деревень и близлежащих городов.
Пивень: Почему вы с такими взглядами и с такой позицией до сих пор не в политике?
— Ну что значит не в политике? Я в политике с помощью музыки. Я должен заниматься своим делом. Политикой занимаются профессиональные политики. Люди, которые знают, как себя вести, что говорить, что не говорить. Это дипломатическая работа. Вы даже большие политики, чем я, потому что вы — журналисты, а я обыватель в этом смысле. Я могу высказать свое субъективное мнение.
Пивень: Выскажите тогда свое субъективное мнение об экономической ситуации в стране. Как эта ситуация отражается на вашей семье?
— Ну, мы работаем за зарплату. За гонорар. У меня и сейчас неплохой период. Но был лучше. Был совсем плохой. Все зависит от того, насколько я усердно трудился. Когда мы хорошо репетировали, делали новые песни, у нас и дело шло хорошо. Так же как и везде. Понимаете, люди не работают и у них ни хера не получается. Вот и все. Нужно просто волю включать свою. Бога надо оставить в церкви. Пусть он там будет. Я всегда даже своим боговерам говорю: зачем молиться, если можно пойти к врачу? Это глупость. Иди к врачу и по дороге к нему молись. У врача молись, или иди заниматься фитнесом и на беговой дорожке молись. Зачем просто стоять и молиться? Я комсомольцем не был, я диссидент, атеист я имею в виду.
Пивень: Так не следите за экономической ситуацией в стране?
— Я учился на экономическом факультет МГУ. И политэкономия должна была стать моей профессией. Но с моими связями меня ждала судьба преподавателя политэкономии в железнодорожном техникуме. Я после армии в МГУ поступил. Так что по поводу экономической ситуации могу сказать, что пока у нас не будет такой жесткой, твердой, неприкасаемой абсолютно... Когда у нас будет право частной собственности — у всех всегда, в голове, в мозгах, в костях; соответственно, право на хранение и ношение короткоствольного оружия, чтобы каждый мог себя и свою семью защитить без этих ментов, мусоров, КГБ. И полное запрещение травматического оружия. Потому что травматическое оружие — это чисто бандитское оружие. Притом бандиты, они не спрашивают, можно им иметь оружие или нельзя. Он хочет пограбить, понасиловать и дальше пойти. А все эти запреты и все эти законы существуют для нас, законопослушных граждан. То есть для тех, кто считает это — своей страной. Понимаете, это наша страна, и мы соблюдаем законы. А эти ублюдки не соблюдают законов. Значит, они — не члены нашей страны. Их надо изолировать от нашей страны. Потому что они мешают нам создать институт частной собственности. Они рекетируют, отнимают, вы и сами видите, что происходит. Но пока у нас государство не будет состоять из частных собственников... Что такое государство? Это мы с вами скидываемся налогами, чтобы общая пожарная охрана у нас была, спутник чтобы запустили для навигации, чтобы детей можно было отдавать в школу, чтобы у детей лузеров и подонков была возможность не в воровском общаке иметь карьеру потом, а чтобы они могли стать нормальными людьми. Потому что музыка, спорт, наука — это социальные лифты, которые сделали меня человеком...
Шестернина: А как у вас с пиратами?
— Ну что значит, как? Я ограблен пиратами. Но не сегодняшними, а за всю свою жизнь. У людей ощущения частной собственности нет. У нас генетический код был стерт. У нас в России 80 лет был классовый фашизм. Просто никто не любит называть у нас вещи своими именами. В Германии был нац, то есть только немцы, а остальные — говно. А у нас только пролетариат, а остальные все под нож. Когда будет у нас частная собственность, тогда экономическая ситуация улучшится. Я в свое время в шутку Вована (В. В. Путина. — Прим. «СК») предлагал сделать патриархом, а потом на царство поставить. Тогда бы все было честно. Мое — хочу дал, хочу отнял. Ну царь! И это честно. И он бы говорил: это мое, я — царь. А здесь ситуация, что как бы мое, но официально не мое. А в итоге давайте посмотрим, на нас хоть одна нитка отечественная есть?
Пивень: Вы очень откровенны. Никогда не было страшно?
— Чтобы не было страха, не оскорбляйте лично никого. Людей не оскорбляйте просто. Ходорковский, например, за что, вы думаете, сидит? Потому что он лично оскорбил. Обидел.
Альхимович: А вы, кстати, к Ходорковскому как относитесь?
— Никак. Я к нему, как к бизнес-системе, отношусь очень положительно. Потому что он в 93-м году вышел в светлую и не захотел делиться, не захотел ничего кроить. С одной стороны таможенники, с другой — генералы КГБ. А ему это не надо было. У нас страна зарекетирована вот этими врагами. И вот сейчас, когда Путин придет к власти, он с этим делом покончит. Поверьте мне.
Альхимович: По-моему, это сарказм.
— Ваша фамилия, пожалуйста.
Альхимович: Альхимович
— Вот, журналист Альхимович почему-то считает любые высказывания по поводу Владимира Путина сарказмом. Странно. А чем вам сотрудник Пятого отдела КГБ несимпатичен?
Альхимович: Я просто боюсь аббревиатуры КГБ.
— Это правда, да. Они не шутят там. Бойтесь белорусского КГБ. (Смеемся)
Там iq -8,5. Там люди на запах реагируют, на звук. На слова, на смысл — никогда.
Пивень: Ваше отношение к деньгам?
— Деньги — это очень важно. Деньги — это великий эквивалент. Но деньги и капитал — это разные вещи. Проблема в том, что люди не понимают, что деньги — это результат нормального естественного процесса.
Альхимович: Ну, раз мы заговорили про откровенные интервью, то... была ведь серьезная проблема с алкоголем...
— Да, я был тяжелый наркоман. Но что в этом такого? Почему об этом не говорить? Пьет вся страна. Сейчас я уже восемь лет не пью. Самому это, конечно, невозможно перебороть. Я побежал к врачам. Я начал изучать наркологию. Я начал изучать процессы, что происходят с нами. Это называется вредные привычки, да? Значит, от привычки нужно отвыкать. Это тяжело. Так как мы постепенно себя к яду приучаем, и он становится частью нашего обмена веществ. И когда мы резко прекращаем его подачу в организм, начинается страшный расколбас. Алкоголь — это очень тяжелый наркотик. Он находится на пятом месте по тяжести после героина, кокаина, барбитуратов, метадона. Больше тяжелых наркотиков не существует. Я вам скажу, я употреблял все наркотики. И от них я избавился сам. Потому что это еще и криминал, нужно куда-то идти, у каких-то непонятных людей покупать. А алкоголь — он везде. Тебе его предлагают на каждом шагу абсолютно легально.
Альхимович: А как пришло понимание, что — все, необходимо завязывать с этим?
— Постепенно. И я чувствовал, что у меня организм не выдерживает уже. Я всю жизнь пил и тут решил попробовать не пить. И то, что бывших наркоманов не бывает — это миф. Бывает.
Шестернина: Какие у вас были ощущения, когда вы стали народным артистом? Хотели ли вы этого? И нужно ли это было вам?
— Это по-любому приятно.
Альхимович: Какая женщина должна быть рядом с вами?
— Все женщины всегда должны быть рядом. Самая лучшая женщина — голая. (Смеемся)
Мы курим и молчим. Пивень просто молчит.
