Секс в Городе

Ягорлицкий: "Все просто... просто — недозаебись".

Недозаебись — это основное состояние, характеризующее человека тридцати лет. Время, когда ты достаточно стар, чтобы быть молодым, и достаточно молод, чтобы быть старым. Время краха всех наивных надежд и чувства приторности от достигнутых успехов. Время вопросов к себе и бесконечных попыток понять, чего же тебе хочется самому. Примерно так это происходит: когда тебе 20 — вся жизнь впереди, ты делаешь глупости, ты улыбаешься и с легкостью идешь дальше. А дальше раз и сразу тридцать... уже тридцать. В лучшем случае ты успел женится и завести детей, купить машину и залезть в ипотеку. Может даже нашел работу по душе с необходимым количеством нулей в графе заработная плата. Но тебе все равно — недозаебись. Недозаебись от того, что по утрам глядя в зеркало ты видишь первые морщины на своем одутловатом с похмелья лице, первые седые волосы, ты стал на 10 лет старше того счастливо пацана и на 10 килограммов тяжелее. Недозаебись от того, что в твоей тихой семейной жизни все так тихо и семейно. Ты понимаешь, что растишь свое пузо на диване, но ехать в спорт зал все равно не хочется — жена тебя любит и таким. Ленишься ездить в клубы и перестаешь ходить на party среди недели — завтра же на работу! В особо критические моменты задаешся вопросом: а зачем это всё?

И хорошо, если есть дети. Тогда можно ответить: ради них! А если нет??? Ты женился по приказу общества, потому что так нужно, так мечтали родители и твоя будущая жена. А может, чтобы позлить друзей или что-то доказать бывшим? А может и то и другое сразу. Ты женился, чтобы быть как все, это словно экзамен на аттестат зрелости, КАК ВСЕ любой ценой. Думаешь, что ты уже много знаешь про женщин и тебя нечем удивить? А на вопрос, почему ты женишься именно на ней ты отвечаешь: мы 5 лет вместе, и она же хорошая. Ты стараешься не отстать от всех. Это лучший способ погубить настоящую любовь. Брак — процесс превращения любви в обузу. Процесс превращения любви в тоску. И будь этот мир чуточку совершеннее 20летние девушки не мечтали бы поскорее выскочить замуж , во что бы то ни стало. Они мечтали бы об истинном чувстве, о страсти, об абсолютном мужчине, о мужчине, который будет сводить с ума каждый день. Но увы, разочарованные мамаши желают своим дочкам такого же несчастья как и себе, а сами дочки слишком много смотрят фильмов идеализирующих семейную жизнь. Отсюда вытекает много сломанных мужчинами женских судеб, старых дев и мегер. Потому как сделать счастливой женщину может мужчина далекий от совершенства. А для мужчины главное встретить ту женщину, которую будет хотеть сердце, а не член. На которую будешь смотреть с восхищением, а не с похотью. И понимать без слов. А когда ты женат и встречаешь такую, тогда ты точно понимаешь, что такое НЕДОЗАЕБИСЬ, во всем смысле этого слова! Ты пытаешься безуспешно понять себя. Ты знаешь, что ты несешь ответственность за всё... за судьбы своих близких и детей. И всё тоже общество готово разорвать тебя на куски за твою неожиданную любовь к ней, и родная мать осуждающе качает головой и смотрит глазами в которых тоска от края до края. А в твоем сердце впервые есть настоящая любовь, но нет покоя. Все просто...просто - НЕДОЗАЕБИСЬ!

Альхимович: "Потому что он действительно мудак!"

Он говорит: напиши про меня. Напиши что-нибудь хорошее.

И я пишу.

Это тот редкий случай, когда из больного трио «ни любви, ни тоски, ни жалости» присутствует только «ни любви». А вот тоска и жалость приходят, нарядные, рука об руку в голову, рассаживаются каждый в свой угол и молчат. Между прочим, они молчат, даже когда водят хороводы, молча, устраивают вакханалии, и даже периодически молча потрахиваются где-то на уровне центральной борозды. Самое ужасное - это молчание тоски и жалости в голове. Ты точно знаешь, что они там, и постоянно надеешься, что они мертвые. Этот тандем вершит с твоим организмом и тем, что глубже, до чего не добраться, более жуткие вещи, нежели политический тандем - со своей страной (тут вообще все просто, в позе рака кружится голова и подташнивает).Вся жуткость заключается в том, что ты живешь в этих состояниях не перманентно. Как, например, в случае с любовью. Если любовь в тебе, то это всегда будет так. У меня есть одна теория (не одна, конечно, но ее, как и все остальные мои теории, наш пиарщик называет «завиральной»), которая гласит, что любовь никогда и никуда не уходит из человека. И, что важно, не умирает. Она остается в нем навсегда. Живая. Даже если подпортившаяся. А учитывая, что я не верю в одну-единственную любовь на всю жизнь и «пока смерть не разлучит вас» считаю некой вербальной иллюстрацией слова «богохульство», следует, что в течении жизни в человеке складывается множество стопочек любовей (которые, как постельное белье в шкафу, лежат там мертвым грузом). И он, человек, всю жизнь кутается в эту любовь. В какую захочет. Иногда даже в старую и дырявую. Но с тоской и жалостью все иначе. Они не греют, за них не спрячешься, они деструктивны. Каждая по-своему. Но посредством душевного разрушения происходит созидание нечто большего. В этом я уверена наверняка.

Глава первая. Жалость.

Та жалость, с которой дети смотрят на бездомных собак, уверенные, что они не лишайные и не укусят. (Собаки, между тем, кусают). Прижимаются своими щеками к их мохнатым мордам и верят, что так можно просидеть до самой старости. И никто никогда никого не предаст. (Дети, между тем, вырастают). Жалость, от которой внутри все замирает и можно услышать, как сердечное эхо бьется о кончики пальцев и заставляет закрывать глаза, считать до десяти и обратно. Будто это что-то меняет. Такая жалость, что ты вспоминаешь, как в детстве кормила котят-сироток на стадионе, а когда уговорила маму поселить их в детской за диваном, нашла их мертвыми, закутанными в твои же футболки, из которых выросла. Жалость, при которой целуешь и..., просто целуешь и все. Как родного. Чтобы ему не было больно. Чтобы он ничего не боялся. Чтобы не плакал, а если и плакал, то рядом с тобой. Трогаешь его руками, запоминаешь лицо. И жалеешь, жалеешь..

Глава вторая. Тоска.

Бывает так, что человек совсем рядом. Протяни руку. Дотронься. Прикоснись. А ты тоскуешь. Тоскуешь неистово. Будто он давно похоронен. И неизвестно где. И душа в тебе мается. Мечется. Как у солдатских матерей, рвется к каким-то могилам, верит в то, что просто пропал без вести. Даже, когда он смотрит на тебя, целует ключицы, колени, запястья, по обыкновению, щиколотки, лежит на твоем плече и держит твои руки в своих (некий акт единения, такое тактильное «спасибо», «пожалуйста», «буду\не буду больше\еще»), внутри тебя все сгущается, становится приторным, тягучим, что приходится говорить рот в рот, чтобы не держать в себе. И вот ты говоришь ему, что он мудак, потому что он, действительно, мудак, а не для того, чтобы обидеть, и становится легче. И тоска отступает. Тоска, она всегда, ото лжи или от молчания. Хотя искренность тоже рождает тоску.

Пэ.Сэ: Но, черт, у него такой нежный рот, что невольно вспоминается Цветаева..

Спасибо за фотографии Юлии Стеганцовой.