Способность быть счастливым

Писатель, журналист, автор одного из самых посещаемых сетевых дневников, который ведет с 2003 под именем Immoralist. В 2004 году получил популярную сетевую премию Паркера (как автор лучшего журнала).

Алмат сразу согласился на интервью. Но оказалось, что я не была к нему готова сразу. Перечитав практически все о нем и все из его, я села и написала ему письмо. В котором честно призналась, что не знаю, о чем с ним говорить и единственное, чего я хочу — это сварить ему кофе.

— Давайте о языке поговорим, такой ли он великий и могучий, как был раньше? И кто кому должен служить — он нам, либо мы ему?

— Такой же великий, такой же могучий и такой же живой. Язык служит не столько нам, сколько времени. Мы же почти не властны над его жизнью.

— Можно ли и нужно ли по языку судить о человеке?

— И можно, и нужно: язык расскажет и о происхождении, и об образовательном уровне, и о круге общения. В рабочей поездке я видел больного лепрой, живущего десятки лет в лепрозории, и — вынужденно — много читающего. У него абсолютно правильная речь. Такую можно только «начитать», но когда он волнуется, прорываются просторечия из его прошлого — до болезни.

— Если в тексте появляется нецензурная лексика, стоит ли обвинять этого автора в неуважении к нему?

— Не стоит, конечно. Язык — живая система, и нецензурная лексика — точно такой же культурный пласт, как и деловая лексика, к примеру. Более того, этой лексике столько веков, что ее пора бы считать культурным наследием. Ну, а обвинять кого-либо в преступлениях против языка — на редкость самонадеянно и глупо. Стоит быть скромнее, и более адекватно понимать свое место относительно явления, пережившего тысячелетия.

— Я очень трепетно отношусь к мату, но меня интересует вот какой вопрос. Можно ли считать мат Сергея Шнурова равнозначным мату Елены Фанайловой?

— Мат всегда равнозначен себе. Вопрос, скорее, должен звучать так: можно ли считать текст Шнурова сопоставимым с текстом Фанайловой? И ответ очевиден.

— Всегда ли он оправдан в текстах?

— Конечно же, не всегда.

— Чего все-таки в нем больше смысла или эмоции?

— Эмоции. Это эмоциональная краска, и очень яркая.

— Кого из современных писателей можно назвать гениальными, на ваш взгляд? Чью книгу «подсунуть» младшему брату?

— Мне кажется сомнительной идея «подсовывания» чего-либо младшим братьям. У них будут свои любимые книги и свои литературные ориентиры. Я очень не люблю рекомендаций к прочтению. Но если бы пришлось составлять круг чтения, я бы ориентировался не на гениальность. Дал бы этническую прозу, особенно авторов бывших союзных республик, потому что она поможет соотнести себя со временем и пространством. Дал бы ту прозу, которую любил в юности — Голсуорси, Маркес, Ирвин Шоу, Моэм. А современная сама читателя найдет.

— Есть ли в современном искусстве личности, перед которыми вы испытываете «священный трепет»?

— Я не склонен к священному трепету в принципе.

— Чувствуете ли вы на себе ответственность за читающее вас поколение?

— Нет. Как только автор начинает чувствовать на себе ответственность за читателя, он превращается или в платного клоуна, или в проповедника.

— Чему может научить ваша проза? Может ли она ранить?

— Каждый учится на книгах своему. Не знаю, да и не хочу знать. А ранить может любая проза.

— Как к вашему творчеству относятся геи? Ведь многое из написанного вами о них?

— Не совсем так. Я писал о взрослении героев, старении, смерти, соотношении их со временем; пытался выстроить жизнь нетипичного героя в нетипичных обстоятельствах. Некоторые герои были гомосексуальны. Только и всего. Не могу сказать, что мои тексты пользуются успехом у гомосексуалов, честно говоря. Скорее, у женщин от 16 до 70.

— Как рождаются тексты? Приходит муза, гладит по рукам и говорит: «Иди и пиши»?

— Приходит муза, дает подзатыльник, и орет: «Ты с каких денег ипотеку платить собираешься? А? Иди и пиши!».

— Есть ли в ваших героях что-то от вас, или же наоборот, вы примеряете на себя образы своих героев?

— Оба утверждения верны.

— По каким критериям определяется талант?

— У таланта нет критериев, хотя их постоянно пытаются вывести. Меня, честно говоря, не волнует наличие или отсутствие таланта. Есть свой читатель у автора? Очень хорошо. Этого достаточно.

— Для вас важно общественное мнение?

— Оно неважно, но ранить оно может. Важно лишь то, что ты сам о себе думаешь. Если ориентироваться на общественное мнение, то развитие личности пойдет по пелевинскому сценарию — «либо клоун у пидорасов, либо пидорас у клоунов». Надо быть или очень снисходительным к людям, или же — наоборот — воспринимать злословие с презрением. Я стараюсь воспринимать его, как белый шум. Люди часто делают все для того, чтобы с ними перестали считаться. Tant pis.

— Вы самокритичны?

— Даже слишком.

— В одной из ваших зарисовок я нашла рассуждение о «душевной черствости и эмоциональной ущербности». Что это такое?

— Сниженная или отсутствующая способность к эмпатии, определенная недоразвитость эмоционального интеллекта.

— Есть ли темы, на которые вам тяжело писать? Темы, которые связаны с какой-то болью?

— Есть. И именно поэтому не скажу, какие.

— Вы часто думаете о смерти?

— Часто и давно. Спокойное, уважительное отношение к смерти возможно выработать только долгим выстраиванием конструкции, которую я называю «отношения со смертью». Мне удалось продвинуться по пути принятия смертности лишь на пару шагов — почти за 30 лет, прошедших с того дня, когда я понял, что те, кого я люблю — умрут. Это долгий и мучительный путь.

— Какую смерть вы находите наиболее прекрасной?

— Без мучений — физических и нравственных. Все счета закрыты, все итоги подведены, жизнь кончена, смерть — легка.

— Любовь для вас чему равнозначна?

— Любви.

— Что такое любовь?

— Определение любви пытаются дать уже несколько веков. Не думаю, что мне удастся ответить на этот вопрос.

— Вы когда последний раз влюблялись?

— Давно. Любил — недавно.

— Обязательно ли, чтобы испытать на себе «всю силу любви» необходимо пройти через страдания?

— Максима «любви без страданий не бывает» — оборотная сторона мифа о том, что любовь можно заслужить. И то, и другое — ложь, попытка рационализировать иррациональное. Бывает и любовь без страданий. Пример у меня перед глазами — это мои родители, которые в этом году празднуют 40 лет со дня свадьбы. Бывает любовь незаслуженная, вернее, не бывает иной: это уважают за что то, а любят — просто так. Мы все отравлены романтическим мифом о том, что без любви жизнь не полна, что любви заслуживает каждый. Это неправда. Жизнь без любви не становится неполноценной, браки по расчету часто оказываются крепче браков по любви.

— О какой же полноценности можно говорить, если человек не способен на любовь?

— А кто говорит, что не способен? Просто не случилось любви.

— Вы чувствуете себя счастливым?

— Счастье — это как красота или талант. Со способностью быть счастливым рождаются. В силах остальных людей не быть несчастными. Я не несчастен.

Не знаю, захочу ли, чтобы мои дети читали Малатова, но сама от него уже не отрекусь.